Признаться, я ехал в Лысково, что в Нижегородской губернии, с некоторой опаской. За две недели до этой поездки я вернулся из Рима, где восемь дней без устали осматривал его достопримечательности. Осматривал, осматривал и, сидя на развалинах античной Остии, вдруг засомневался – а стоило ли много лет тратить все свои отпуска на поездки по российской провинции? Нет ни в Солигаличе ни в Ардатове, не говоря о Лукоянове или Данилове, ни картин Рафаэля, ни скульптур Бернини, ни античных развалин. И никогда не было. Там не строил соборов Браманте, там не расписывал их Микеланджело. Может, нужно было все эти отпуска, и все деньги потратить, как все нормальные люди на… В конце концов, как Гоголь… Короче говоря, я ехал в Лысково, и думал о том, что хорошо бы мироздание подало мне знак. Какой угодно знак, что не зря…, а оно не подавало. В многокилометровой пробке возле Нижнего не подавало. В самом Лысково, где полтора года никак не могут починить очистные сооружения и иногда, когда подует ветер… подавало, но не тот, которого я от него ждал.
В местный краеведческий музей я пришел практически в состоянии не надеюсь, не зову, не плачу. По привычке включил диктофон и стал слушать директора музея. Директор, Елена Глебовна Пирогова, рассказывала прекрасно. По ней было видно, что знает она раз в десять больше, чем рассказывает, но… Я уже с закрытыми глазами могу по любому провинциальному краеведческому музею водить экскурсии – вот бивень мамонта, вот наконечники стрел, вот каменные топоры, вот шумящие подвески, вот бесшумные, вот меря, вот мордва, вот славяне, вот татары, вот снова татары, вот поляки, вот план города, утвержденный Екатериной Второй, вот позеленевший от времени кусок мыла местного мыловаренного завода, вот под потолком висит большая, вытянутая в длину, картина маслом – панорама села Лысково в восемнадцатом веке. Картина, как картина – красивое село, девять храмов, стоящих довольно далеко от берега реки Сундовик и, в нарушение всяких законов перспективы, отражающихся в воде, вот двухэтажные здания присутственных мест, вот многочисленные домики обывателей, вот купеческие дома побогаче… и тут Елена Глебовна говорит:
- Посмотрите в левый верхний угол картины. Видите там пятиэтажное красно-коричневое здание?
Я присмотрелся и увидел. Действительно – пятиэтажное. Откуда в Лысково в восемнадцатом веке пятиэтажное здание? Тогда выше двух этажей и не строил никто. Тем более в селах. Оказалось, что картину в семидесятых годах прошлого века писал местный художник Виктор Константинович Фадеев. Собственно, даже и не писал заново, а снимал копию с оригинала начала прошлого века, который висел в одном из местных храмов. Куда делся оригинал долго рассказывать, а вот это пятиэтажное здание – не больше и не меньше, как райком партии. Фадеев был активным то ли комсомольцем, то ли молодым коммунистом, то ли просто любил рисовать красно-коричневые пятиэтажные здания1 – райком партии он вписал в панораму исключительно по собственной инициативе. Никто ему никаких руководящих указаний не давал. Когда же его спросили какого… он это сделал, то Фадеев ответил, что хотел навечно… Впрочем, может, его и не спрашивал никто. Только покивали сочувственно головами и покрутили пальцем… или не покрутили, поскольку знали его с детства.
Тут я понял, что мироздание знак мне подало, и пора слушать не только диктофоном, но и обоими ушами.
Вернемся, однако, в самое начало истории Лыскова, когда еще никакого города и в помине не было, а были лишь кабаны, лоси, туры, медведи, волки и пчелы в больших количествах. Населяла эти места мордва, которая конкурировала с медведями по части отбора меда у диких пчел.
В самом первом зале местного краеведческого музея, по традиции посвященного природе здешних мест, стоит целых три медвежьих чучела – Михайло Иванович, Настасья Петровна и Мишутка. Чучелам этим сто лет. Каждому. Может, и больше, поскольку были они уже в первом лысковском музее, созданном в девятьсот шестнадцатом году, а привезли их из имения князя Грузинского о котором речь еще впереди. Жизнь чучела сильно потрепала. Медвежонку где-то так испортили нос и все, что вокруг носа, что стоит он теперь, уткнувшись в колени медведицы, которая в лапах держит стеклянный ящик для сбора пожертвований. Когтей на передних лапах нет ни у одного из трех – неугомонные детские посетители музея, которым хоть кол на голове теши, повытаскивали все. Зубы у медвежьего отца семейства вставные – от другого медведя. У чучел волков все зубы свои и вид они имеют такой свирепый, что даже дети, которые не боятся ничего и норовят потрогать все, что трогается, не посмели их тронуть.
На одной из стен зала висит огромная голова зубра. Их к сегодняшнему дню истребили всех, но теперь стали понемногу привозить из заповедников и расселять. В лысковском районе семь зубров, но все они в частных владениях в заволжской части района. Немаленькие, должно быть, там частные владения, если в них расселяют зубров. Что же до медведей, то их истребить, к счастью, не смогли – они водятся во всех частях района и расселяются, где считают нужным. В десятом году, когда горели леса, через реку из Заволжья в сторону Лысково переплыло девять медведиц с медвежатами. Так они в окрестных лесах и остались жить-поживать да грибников пугать. Впрочем, местных охотников не испугаешь. Они на медведя ходить привыкли. Несколько лет назад принесли охотники в город трех медвежат, которых нашли возле убитой не ими медведицы. Медвежат разобрали по семьям. Само собой, никто и предположить не мог, что забавные медвежата вырастают и превращаются во взрослых медведей. Медвежонок Люся жил в доме рядом с музеем. Сначала его водили на веревочке по городу, а потом сделали клетку. Родители приводили к Люсе детей. Посмотреть. Сами. Никто их не принуждал. Когда подросший медвежонок ревел, бабки, сидевшие на скамеечке у соседнего дома, делали знающие лица и сообщали прохожим, что «Люся жрать хочет». Прохожие в одно мгновение становились пробегающими. С превеликим трудом удалось пристроить всех медвежат в более или менее надежные руки. В лес-то его обратно не выпустишь. Кого отдали в цирк, кого в зоопарк. Понятное дело, что в хороший цирк или зоопарк медвежонка без настоящих документов не возьмут, а какие у сироты документы…
Оставим, наконец, медвежат в покое и отправимся в те времена, когда в этих местах появились славяне и стали жить-поживать вместе с мордвой. Жили и поживали они до тех самых пор, пока в этих краях не стали безобразничать золотоордынские татары, которые жили неподалеку и поживали всех, до кого могли дотянуться. Пробовали прятаться от них по лесам, но передвижные амбары с хлебом тогда еще строить не умели, да и домашняя скотина прятаться не умела и не хотела этому учиться.
Пришлось строить укрепленное селение. Подобрали гору покруче у берега реки Сундовик – там, где она впадает в Волгу. Гора называлась Оленьей и высота скатов ее была около сорока метров. Она и сейчас такая же высокая и также называется. Теперь, правда, на ней никто не живет2, но когда жили, то беспрестанно от кого-нибудь оборонялись.
Первое упоминание Лысково, однако, связано не с ордынским набегом. В четыреста одиннадцатом году у Оленьей горы русские войска сошлись с русскими войсками и постарались друг друга истребить. Одни русские войска были москвичами, а другие нижегородцами. Москвичи затворились в Лысково и оборонялись, а нижегородцы с помощью булгар начинали и выигрывали. Немногим москвичам удалось прорваться сквозь боевые порядки нижегородцев и бежать. Нижегородцы на радостях Лысково сожгли и разграбили. Время тогда было такое – все воевали против всех. Даже медведи остерегались вмешиваться в эти бесконечные разборки.
Как бы там ни было, а тысяча четыреста одиннадцатый год считается годом основания Лысково. Правда, некоторые краеведы утверждают, что можно этим годом считать и 1367 год, когда селение на Оленьей горе сгорело, поскольку его сжег ордынский хан Булат-Темир. В летописи нет указаний, что он сжег именно Лысково, у которого, скорее всего, тогда и названия не было, а только записано «пограби уезд весь даже идо Волги и до Сундовити и села княжи Борисовы», но так как Оленья гора находится аккурат у реки Сундовик, а… теперь сюрприз. Археологи утверждают, что на Оленьей горе еще в двенадцатом веке существовала крепость волжских булгар, которая называлась Сундовит. Булгары пришли сюда еще в шестом веке. С археологами попробуй, поспорь. У них радиоуглеродный анализ, а по его данным и вовсе выходит, что городище было здесь уже в четвертом веке нашей эры.
Москва, понятное дело, не успокоилась. Построили настоящую крепость с насыпными валами, деревянными стенами и десятком двухъярусных башен. Проезжие башни были высотой до тринадцати метров, а непроезжие до десяти. Был и ров с водой, на дне которого был частокол заостренных бревен, был и подъемный мост, и тайный ход к колодцу под стенами крепости. Общий периметр крепости был равен периметру Нижегородского кремля. В крепости был постоянный военный гарнизон.
Шестнадцатый век прошел в непрестанной борьбе с казанцами. Зимой 1536 года к Лысковской крепости, в которой укрылись местные жители, подступили татары, преследуемые полками нижегородцев и муромцев. Подступили, но взять не решились и ушли.
Это был, можно сказать, звездный час крепости. После взятия Казани она свое военное значение утратила. В ней останавливался Иван Грозный на обратном пути из покоренной Казани в Москву и приказал все пришедшее в негодность отремонтировать и привести в порядок. Через сто лет после его приказа мы находим крепость в полном упадке. Гарнизона уже не было, колодец был занесен песком, и воды в нем нельзя было найти. Вал и частокол местами обвалились. В крепости на Оленьей горе никто не жил. Жили все неподалеку – у подножия Лысой горы. Потому и селение называлось Лысково, а не Оленье. Так утверждают одни краеведы, а другие говорят, что в незапамятные времена прошелся тут татарский хан Лыско, который селение захватил и в память об этом хане… Хорошо еще, что нет третьих. Между прочим, с вершины Лысой гор открывается прекрасный вид на Макарьевский монастырь, основанный преподобным Макарием Желтоводским на другом берегу Волги в первой половине пятнадцатого века.
В семнадцатом веке жители Лысково все же пытались восстановить крепость на Оленьей горе. По приказу боярина Бориса Ивановича Морозова, тогдашнего их владельца, они осмотрели развалины и увидели, что бревна в основании крепостных стен во многих местах сгнили, что сами стены повалились, что источник воды засыпан песком, что восстанавливать все это сложно и будет ли от этого толк еще неизвестно. Письмо с описанием осмотра морозовские приказчики отправили в Москву, а лысковчане стали таскать бревна для ремонта. Если бы не письмо Морозова, в котором он не велел восстанавливать крепость, то… восстановили бы.
Тут надобно сказать несколько слов о Морозове, который был не столько маркизом Карабасом, сколько Карабасом-Барабасом здешних мест. Как и Карабас-Барабас, который был ближайшим другом Тарабарского короля, Борис Иванович был ближайшим другом царя Алексея Михайловича. Царь пожаловал ему земли в районе Арзамаса. Земель было столько… и еще полстолька. Достались Морозову Лысково, Большое Мурашкино и еще три сотни приселков и деревень возле них. Морозов прислал в Лысково своего управляющего – окольничего Петра Траханиотова, который мгновенно увеличил крестьянские подати ровно в два раза, приказал строить на реках плотины, рубить мельницы, ставить житницы и везти к боярскому столу в Москву съестные припасы. Жили в те времена в селе Лысково большей частью оброчные бобыли. Бобыли не бобры и строить плотины им не хотелось. Да и новые подати их разоряли. Стали они жаловаться по команде. Сначала писали Морозову о притеснениях Траханиотова. «Бедные и беспомощные сироты твои государевы, многих из нас твой приказчик изувечил, глаза подбил, инова руку переломил, посылает на работу до света за два часа, а с работы спущает час ночи». Крестьяне написали свою отдельную жалобу: «На боярской пашне мы повсядни, в неделю по шесть ден, и мы по наши грехам оскудели, не поспели посеять во благовремени, и поэтому по попущениям Божиим на наших крестьянских нивках кругом недород, рожь погибла травою, пить есть нечего и едим траву». Обе этих челобитных не возымели действия. (Да и какое действие можно ожидать от бумаги, которая заранее называется челобитной.) Стали все вместе бить челом доброму царю на злого боярина.
Со всем тем нельзя сказать, чтобы Лысково при Морозове хирело и зарастало бурьяном. Страсть Бориса Ивановича к наживе подтолкнула его к организации производства поташа, к заведению железоделательных заводов и устройству кузниц. Из Польши были выписаны для этих целей мастера, которые с помощью местных мастеров разворачивают производство изделий из железа. Поташа добывают столько, что экспортируют его даже в Англию.
По писцовой книге 1624 года в Лысково, в котором тогда было 444 двора, проживали чуть более ста ремесленников тридцати двух специальностей, среди которых были плотники, судоплоты, токари, гончары, кожевенники, овчинники, дюжина калашников, один пирожник, один крупенник, один пивовар, шесть сапожников и десять портных. Был еще и скоморох Васька Степанов.
В 1646 году при Морозове количество ремесленных людей в Лысково уже равнялось двум с половиной сотням, и владели они шестью десятками различных специальностей. Появились мясники, количество сапожников увеличилось втрое, портных в полтора раза и завелось даже восемь шапошников. Было что оброчным бобылям ломать при встрече с господскими приказчиками. Дела шли хорошо. В Лысково к тому времени уже была винокурня, таможня и таможенный голова, к таможенным рукам которого вечно прилипали какие-нибудь деньги. Один из сирот государевых, крестьянин Онтроп Леонтьев по обету на свои средства построил каменную церковь, купил для нее золотые и бархатные ризы, книги в дорогих окладах, а на многоярусную колокольню повесил набор колоколов общим весом в сто пудов. Между нами говоря, Онтроп Леонтьев имел у себя двух «купленных» татар и пятерых «дворовых» русских людей. Иначе говоря, холопов. Так что не все так просто было с этими «едоками травы».
Бурному развитию Лысково способствовала и ярмарка, ежегодно устраивавшаяся под стенами Макарьевского монастыря. Почти все участники ярмарки приезжали в Макарьево через Лысково. Местные жители тут же понастроили у перевоза кабаков, шалашей, харчевен, квасниц, а в них блудниц, завели лодки, паромы и стали перевозить на ту сторону купцов и их товары. Не тут-то было. По государеву указу исключительные права на перевоз, кормление и спаивание купцов имел монастырь. Монахи умели жаловаться царю, а лысковчане… умели быстро строить новые кабаки взамен снесенных по царскому приказу. Борьба между ними продолжалась и при сыне Алексея Михайловича – Федоре Алексеевиче. К тому времени не стало и боярина Морозова. Борис Иванович был бездетным и все, что он копил и наживал непосильным трудом своих крестьян, коих было у него до пятидесяти пяти тысяч, отошло, после смерти его жены, в казну.
И десяти лет не прошло со смерти Морозова, как пришел на Волгу Разин. В сентябре 1670 года лысковчане встречали отряд разинцев под водительством атамана Масима Осипова хлебом-солью, крестным ходом и колокольным звоном. По некоторым данным в Лыскове собралось до пятнадцати тысяч разинцев. В самом селе больших беспорядков не было. Экспроприировали только тех экспроприаторов, у которых было две-три лошади, пять-шесть коров и много земли. Все это, однако, была лишь разминка. Руки чесались у сельчан пограбить Макарьев-Желтоводский монастырь, который был бельмом на глазу лысковской торговли. В начале октября соединенное войско разинцев и лысковчан переправилось через Волгу и предприняло штурм монастыря. Штурм не удался, но монахов он напугал. Через неделю они сами разбежались по окрестным лесам, которые в те времена были раз в пять или даже в семь глуше и дремучее.
Разинская вольница продолжалась в здешних местах недолго. Дворянское ополчение из Арзамаса перебило в сражении у Лысково уже малочисленные разрозненные отряды восставших. Тех, кого не перебили, а взяли в плен живыми, сажали на кол, прибивали к крестам и вешали на крюки за ребра.
1Честно говоря, поначалу я написал «то ли просто в детстве выпал из кроватки и ударился головой об пол». Когда Елена Глебовна читала мой очерк на предмет устранения возможных неточностей, то за художника Фадеева она решительно вступилась. Написала, что он был человек уважаемый и многие годы был секретарем райкома комсомола, написал историю комсомольской организации района, большое внимание уделял воспитанию подрастающего поколения, а вы тут написали такое, что можно подумать о Фадееве, как о невменяемом… Да разве я против. Пусть будет вменяемый. Наверное, просто день был такой солнечный, настроение хорошее или премию дали всему райкому комсомола за перевыполнение плана по надоям комсомольских взносов. Вот и подумал Виктор Константинович, что хорошо бы совершить что-нибудь такое… или этакое. И совершил. Уже и память о райкомах сотрется, уже и комсомольцев станут путать с богомольцами, но вот этот пятиэтажный дом на картине все лысковские экскурсоводы будут показывать беспременно.
2Раскопок на ней сейчас не ведется, но время от времени туда наведываются черные копатели.
Панорама села Лысково в восемнадцатом веке.
Здание райкома партии
Здание краеведческого музея.
Этим медвежьим чучелам вместе триста лет.
Одна из улиц в старой части города. В новой, советской, части города кирпичные пятиэтажные дома, которые, конечно, фотографировать можно, но не нужно.
Вот так увидишь где-нибудь в глуши штабеля бордюрных камней, приготовленных к укладке, и сразу почувствуешь себя дома, в Москве. Как в песне поется – а если я по дому загрущу бордюрный камень быстро отыщу и вспомню о Москве…
Продолжение следует